Я тихо вспомню о стихах,

Что прочитала не тебе.

Я их писала второпях,

Я их писала в темноте.

Когда луна бросала свет-

С надеждой я брала листок.

Я забывала о тебе,

Пожалуй, кроме пары строк…

И я писала наугад,

Ты видел свой прекрасный сон,

А я металась в темноте,

И ночь мой заглушала стон.

И кипы горестных побед

Я утром прятала в тетрадь.

А ты рассказывал про сны,

Про то, что мне их не понять.

Я полуслушала тебя,

Я полудумала о снах,

И знала я, полулюбя,

Я тихо вспомню о стихах…

Расслабленная, уязвлённая я на краю кровати,

Мне всё равно – шёлк простыней или объятья.

Сквозь сумрак взгляд ласкает край хрустальный,

В нём избавление, а рядом Смерть, и взгляд её печальный.

Я смутно улыбаюсь, а она, глупышка, плачет,

Она светла и скорбь в ладонях нежно прячет.

Я мыслей облаком ласкаю грань бокала,

А в нём мои года, нелепость в чьей-то песне бэк-вокала.

Я подношу гранёный край к желающим губам,

Но сонный взмах руки плюсует сколько-то ещё к годам.

И я смотрю на спящего Иуду и гулко мыслю сгоряча,

Смерть, улыбаясь, растворяется во мгле, “Иуда ли?”шепча.

Мой дом – вакуум безнадёжной печали,

Я приходила – мне всегда отвечали.

Я, наслаждаясь, мыслей резала вены,

Я думала вслух, улыбалась, мрачность вдыхая

Мой собеседник смотрел, безнадёжность мою разделяя.

Мы скованы были навеки – на миг,

Болели, шептали, срываясь на крик.

И был терпкий кофе гораздо глупее поэтов,

И в вязком дыме пылились горы сюжетов.

Мой дом непорочен был чистым развратом,

Как на шёлке стежок, начинаемый снова закатом.

Чужой дом был мой, но свет в нём померк,

Однажды придя – я или он меня – глупо отверг.

Плачь! Я хочу видеть твои слёзы,

Я не хочу тебя обидеть – нет,

Я хочу, чтоб ты понял тепло мороза,

Я хочу, чтоб ты понял нелепость побед.

Плачь! Я хочу прикоснуться к щекам,

Мокрым от слёз и непонятной печали,

Я хочу прочитать по слогам

Про то, что вечно и глупо скрывали.

Плачь! И я буду грустить в ответ,

Я хочу забыть о своих обещаньях,

Плачь! – но в ответ лишь дым сигарет,

И я плачу, ведь слёз твоих нет, лишь молчанье…

Я – брешь в гордых глазах оленя,

Я – дьявол, ставший вдруг на колени.

Я чую прицел, мне надо остаться,

Срываюсь стремительно в ночь – опять не вышло пытаться…

В подтёках луны я стою и не плачу,

Всю жизнь убегаю, мечтая всегда иначе.

Стою без движенья – с тенями сливаюсь,

Меня больше нет, я в них растворяюсь.

Рассвет, как всегда, опалит тяжёлые веки,

Сломает ресницы, иссушит зрачков моих реки.

Я медленно сделаю шаг, себя воскрешая,

Гуашью плеснёт новый день, стеблями цветов распиная.

Я – старость в гордой осанке оленя,

Я – ангел, ставший вдруг на колени.

Я чую прицел – я смотрю палачу в глаза,

Мне страшно и сладко, я стёрла слово нельзя.

Прицел наведён, но выстрел рвёт облака,

Я в спину ему смотрю, дыханье моё – тоска…

Эй! Рождённые в год собаки!

Я кидаю вам мысли кость – я жажду драки.

Вы проходите мимо, поджав смиренно хвосты,

Вы спешите домой – по привычке набить животы.

Я лаю до хрипа, зло щурю глаза,

Вы прячете уши, лелея своё никогда.

Два ночи – я вою в тоске на луну,

Вы спите, во сне видя жизнь наяву.

Я сплю – но мне снится бескрайность мечты,

А утром… я плачу от немоты.